Начало «Собаки»
Подвалъ «Бродячая собака» Художественного общества интимного театра был торжественно открыт в новогоднюю ночь с 31 декабря 1911 года на 1 января 1912 года.
К открытию подвала поэт Всеволод Князев сочинил «собачий гимн», положенный на музыку пианистом и композитором В.А. Шписом фон Эшенбруком:
Во втором дворе подвал,
В нем — приют собачий.
Каждый, кто сюда попал —
Просто пес бродячий.
Но в том гордость, но в том честь,
Чтобы в тот подвал залезть!
Гав!
Алексей Толстой принимал самое активное участие в организации «Бродячей собаки». Неслучайно открытие «Бродячей собаки» почти совпало по времени с днем рождения Алексея Толстого — за два дня до открытия подвала графу исполнилось 29 лет. Толстой помог Пронину созвать на новогодний вечер, открывающий жизнь подвала, многих из петербургских знаменитостей. Несмотря на то, что ремонт подвала был полностью не завершен, туда явился цвет петербургских любителей искусства в роскошных туалетах, фраках и т. д. Билеты на вход для посторонних были очень дорогие. Таким образом, была подведена материальная база под клуб.
Граф Алексей Николаевич Толстой
Шарж Д. Мельникова
Первая половина 1910 годов
Посетитель попадал в подвал, спустившись по узкой крутой лестнице под навесом, которую освещал красный фонарь. Сначала он попадал в крошечную гардеробную, дверь из нее вела в основной зал кабаре. Здесь висел большой деревянный обод, увитый виноградной лозой, с электрическими лампочками, которым был придан внешний вид огарков догорающих свечей. Напротив входа — большой камин, справа от входа — небольшая сценическая площадка, рядом с ней — рояль.»При входе в зал (главную комнату со сценой) стояла конторка, и на ней — большая «Свиная книга”, в ней посетители писали свои автографы, поэты — экспромты, художники — зарисовки.
Н.В.Петров
Фото середины 1910 годов
Посетители «Собаки» в этот новогодний вечер представляли собой квинтэссенцию артистического Петербурга: Т.П. Карсавина, М.М. Фокин, Ю.М.Юрьев, Анна Ахматова, Н.С. Гумилев, К.Д. Бальмонт, Игорь Северянин, М.А. Кузмин, П.П. Потемкин, Саша Черный, О.Э. Мандельштам и Георгий Иванов, Илья Сац, Сергей Маковский.
Открытие «Бродячей собаки» стало заметным событием в театральной и художественной жизни Санкт-Петербурга.
При открытии подвала было решено проводить заседания в «Бродячей собаке» по средам и по субботам. Кроме «сред» и «суббот», устраивались также (в другие дни недели) исполнительские вечера с разработанной программой, о которых приглашенным сообщалось особыми повестками. Один из первых таких вечеров правление решило посвятить 25-летию поэтической деятельности К.Д. Бальмонта. Не меньший интерес вызвал и следующий внеплановый вечер — «вечер-бенефис», состоявшийся в подвале в ночь с 16 на 17 января и посвященный двадцатилетнему творческому юбилею актера Александринского театра Ю.М. Юрьева. Некоторые вечера в «Собаке» были целиком музыкальными, другие — драматическими или поэтическими. Так, 2 февраля 1912 года, в четверг, состоялся концерт, на котором исполнялись произведения Э. Грига, Аренского, Ильи Саца.
Князь С.М. Волконский
Фото конца 1900 годов
Завсегдатаи первых собраний «Собаки», когда бывали: Надежда Александровна Тэффи82, поэт Вячеслав Иванов с падчерицей своей Верой Ивановой-Шварсалон, Гумилев, и Рюрик Ивнев, и Кузьмина-Караваева, и Мария Моравская и другие.
Постепенно складывались традиции «собачьего» быта, «Собака» создавала свою символику и эмблематику. Над входом в подвал висел герб «Собаки»: сидящий бродячий пес, положивший лапу на античную маску. Этот геральдический щит, собственноручно расписал М.В. Добужинский.
Жизнь «Собаки»
Т.П. Красавина в «Бродячей собаке»
Рисунок С.Ю. Судейкина
«Собака» открыла свой второй сезон в ночь на 1 сентября 1912 года. Новый сезон «Собаки» сильно отличался от первого. Прежде всего тем, что «Собака» уже стала для многих ее посетителей любимым пристанищем. Без нее уже не мыслилась жизнь. «Мы, — писал позже Пяст, — благодаря «Собаке», совсем стали ночными Нам (мне и Мандельштаму, и многим другим тоже) начинало мерещиться, что весь мир, собственно, сосредоточен в «Собаке», — что и нет иной жизни, иных интересов, — чем «Собачьи»!»87. «Собака» была открыта теперь не только по средам и субботам, но 4 — 5 раз в неделю, а то и каждую ночь.
C.Ю. Судейкин
Силуэт Е.С. Кругликовой
Маскарады, арлекинады, вечера художественной пластики, чествования поэтов, драматургов, писателей, актеров — К. Бальмонта, Ф. Маринетти, Э. Верхарна, П. Фора, М. Линдера; «собачьи карусели», капустники, гала-концерты, вечера «великопостной магии», вечера песни и танца; поэтические вечера; разнообразные драматические постановки и пантомимы, лекции и диспуты на самые неожиданные, но, как правило, оказывавшиеся очень злободневными темы; художественные выставки картин русских и зарубежных художников, гравюр, офортов, миниатюр; недели и вечера кавказского искусства, вечера футуристов, Метерлинка и французского символизма, «Цеха поэтов», современной русской прозы, наконец, праздничные банкеты и застолья — все это шло непрерывной чередой, прерываясь лишь, с мая по август.
М.А. Кузьмин
Рисунок Н.И. Кульбина 1913
Эта бурная, кипящая художественная жизнь была только одной стороной жизни подвала. Другой, не менее, а, может быть, и более важной, было то раскрепощение личности, та духовная свобода, которая не могла не остаться в памяти у всех, кто когда-либо посещал «Бродячую собаку». Это колдовское чувство свободы. Здесь впервые зазвучал во всю силу голос Мандельштама. И голос Ахматовой. Здесь были впервые прочитаны — и написаны! — многие замечательнейшие строки М.А. Кузмина и Н.С. Гумилева, В. Хлебникова и И. Северянина. И кто знает, стала ли бы Ахматова — той Ахматовой, а Мандельштам — тем Мандельштамом, которых мы знаем, если бы не было «Бродячей собаки» в их жизни.
Здесь цепи многие развязаны, —
Все сохранит подземный зал.
И те слова, что ночью сказаны,
Другой бы утром не сказал.
Круг посетителей подвала был обширен и разнообразен. Основу его составляли действительные члены «Бродячей собаки» — устроители и организаторы подвала, члены правления, артисты, художники, музыканты «Общества интимного театра». К ним примыкали «друзья «Собаки» — постоянно посещавшие подвал поэты, писатели, драматурги, искусствоведы, критики, актеры и художники других театральных коллективов, композиторы, исполнители, — одним словом, люди искусства, а также меценаты, помогавшие «Собаке» как в финансовом отношении, так и в ее взаимоотношениях с государственными и общественными организациями. Но среди посетителей подвала, особенно во второй период его существования, было и довольно большое количество любопытствующих, желающих понаблюдать, как отдыхают и развлекаются артисты и литераторы, посетителей, лишь отдаленно причастных к миру художественной интеллигенции. Этих посетителей Николай Сапунов еще в период организации подвала назвал «фармацевтами», и это название за ними закрепилось. Иногда оно заменялось еще более уничижительной кличкой «фармацепт».
Волшебная новогодняя ночь 1913 года. Она запомнилась всем присутствующим. Гимн, чтение пародийных телеграмм, вручение орденов «Собаки», шансонетки, пантомимы в масках, нескончаемые хохот и веселье.
Михаил Кузмин сочинил новогодний гимн:
От рождения подвала
Пролетел лишь быстрый год,
Но «Собака» нас связала
В тесно-дружный хоровод.
Чья душа печаль узнала,
Опускайтесь в глубь подвала,
Отдыхайте (3 раза) от невзгод.
Ахматова в эту праздничную ночь, 1 января 1913 года, пишет:
Ф.К. Солгуб
С рисунка Н.И. Кульбина 1913
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.
Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
Источник
Бар подвал бродячей собаки
В арт-кафе «Подвал Бродячей собаки»
У немногих художников есть такая преданность месту. Кажется, отними их от привычной среды – и не смогут они писать свои картины. Таков художник – Сергей Бакин. Действительно, в его работах город предстаёт всегда в лёгкой петербургской дымке, как будто накрытый вуалью воспоминаний – омытых дождями, прозрачных и грустных. В пейзажах других городов, которые писал художник – всегда видится Петербург.
Бакин пишет город как вереницу любимых мест: набережные, дворики, отдельные здания, и явно их оживляет, наделяя тайными лицами. Эти городские олицетворения вдруг начинают дышать и шевелиться. Отсюда идёт зыбкость и подвижность. Не невская вода задаёт движение – речные пространства в картинах, более плотные по колориту, продолжают дымку воздушной атмосферы, – но сами городские строения перемещаются в заданном стремлении к невидимой дельте. Город – поплыл, как будто многие наводнения научили его плавать. Ощущение плавания в пейзажах сопровождается полётным движением. Влажная среда наполняется ветром, туманы сгущаются в облака, подвижные вихри носят листья, вздымают волны. Водные акценты отражаются в небесных бликах, а небеса – в зданиях. Воздушная панорама города продолжает земную. Воды и небеса – как активные участники городской драматургии.
Все городские пейзажи узнаваемы и точно фиксируют набережные, улицы и дома, увиденные художником вдруг во время прогулки, как остановленное чувство и ощущение ауры места. Сложные цветовые вибрации картин всегда оставляют свободу воображению, дополняющему легко намеченные контуры, проступающие в дымке. Зритель как художник начинает видеть то, что только легко намечено – лишь намёком. Прихотливые, случайные линии ветвей, проведённые углём по сухой живописи, являют непосредственность видения, как дрожь глаза или порыв ветра. Художник смешивает техники, справедливо полагая, что достоинства пастели, угля, сангины и масляной живописи собирают образ как единый аккорд.
В работах Бакина несомненное влияние импрессионизма, принятого художником в собственной оригинальной трактовке, дополненной значительной сложностью и тонкостью нюансов цвета. Следуя линии впечатления, художник наполняет изображения небывалым для французской школы психологизмом. Многие картины как автопортреты в пейзаже, сохраняют авторскую чуткость, деликатность мастера, отзываясь глубиной, лёгкой грустью или трагизмом. Зритель допускается в сокровенное пространство, которое раскрывается как бы вдруг, по театральному: поднимается занавес и мы – внутри события.
Картины с балеринами – особая тема. Танцовщицы изображены в зале для репетиций непринуждённо и грациозно. Здесь вскрываются истоки художника Бакина – Александр Арефьев, выразительный и тайный наблюдатель, подсмотревший чужую жизнь. Арефьев не писал балерин, но гениально изображал в фигурах и жестах людей чувства и отношения, через внешнее показывал внутреннее. Бакин рафинирует в образах балерин человеческие чувства и отношения, перенося их, как пейзажи города, в сферы тайных нюансов цвета и линий.
22 декабря 2014 года
на сцене арт-кафе «Подвал Бродячей собаки»
программа по произведениям Э. Кочергина
«Ангелова кукла», «Записки планшетной крысы»
Источник
Кабаре «Бродячая собака». Тусы и баттлы Серебряного века.
«Я лучше в баре блядям буду // подавать ананасную воду!» — такими словами закончилась история питерского кабаре «Бродячая Собака». Ну а начиналась она, как и многое в российском искусстве в начале 20 века, в Париже, где в 1881 году авантюрные ребята Родольф Сали и Эмиль Гудо открыли кабаре «Черный кот» («LeChatNoir»), дух которого наиболее полно отражала картина Адольфа Виллетта, висевшая на почетном, самом видном, месте: над толпой, состоявшей из арлекинов, коломбин, пьеро, влюблённых, художников, певцов, танцовщиц – возвышалось в облаках лицо смерти. Кабаре приветствовало в своих стенах молодых художников, поэтов (здесь, на минуточку, Поль Верлен впервые прочел очерки о «проклятых поэтах»), писателей, артистов. Довольно быстро кабаре стало знаменитым, и подобные места стали появляться по всей Европе.
Русская богема тоже хотела где-то тусоваться. В какой-то мере это желание восполнялось «вечерами» и «ужинами» – «среды» в «Башне» Вячеслава Иванова тому пример. Но этого было мало. Идея создать нечто «безумное» появилась в 1905 году у Бориса Пронина – сумасброда и мечтателя, обладающего при этом неутомимой энергией арт-директором, на визитке которого значилось: «доктор эстетики гонорис кауза» («А черт его знает, что это значит!» — говорил он сам про эту надпись). Пронин знал весь свет и весь свет знал его. Так его описывал Алексей Толстой: «Если бы хватало силы, он бы весь мир превратил в бродячие театры, сумасшедшие праздники, всех женщин в коломбин…». Идею поддерживали близкие друзья, которые составляли костяк организованного им «Общества интимного театра»: Николай Сапунов (художник), Николай Цыбульский («Цибуля», композитор, пианист-импровизатор), Илья Сац (композитор, дирижёр), Всеволод Мейерхольд (режиссёр), Сергей Судейкин (художник) с женой Ольгой Глебовой (актриса, танцовщица), Борис Григорьев (художник), Николай Евреинов (режиссер, драматург), Федор Комиссаржевский̆ (режиссер), Александр Мгебров (режиссер). Для этой «общины безумцев» Пронин принялся искать помещение, и, в результате долгих поисков, неожиданно нашел его у себя под носом: небольшой подвал дома, в котором жил. По одной из версий (в воспоминаниях Николая Петрова), именно во время поисков помещения, когда Пронин и компания шлялись по Петербургу, Толстой воскликнул: «А не напоминаем ли мы сейчас бродячих собак, которые ищут приюта?», а по воспоминаниям самого Пронина название придумал он, потому как именно с бродячими собаками ассоциировал он арт-тусовку. Подвал отремонтировали и оформили: одну комнату покрыл кубистической росписью «дедушка» русского авангарда, впоследствии ставший местным «властителем дум», Николай Кульбин, вторую комнату от пола до потолка расписал Судейкин – пьеро, арлекины, фантастические яркие птицы, Дон Кихот верхом на Россинанте – мастерски исполненные декорации, уносящие посетителей в совершенно иной мир.«Бродячая собака» была открыта в ночь на 1 января 1912 года, на которое собрался цвет артистического Петербурга (приход каждого гостя отмечался ударом в турецкий барабан, хотя, по другой версии в этот барабан ударял Маяковский каждый раз, когда в кафе появлялся его приятель-футурист). К открытию был сочинен гимн заведения, положенный на музыку. Несколько куплетов для этого гимна написал «Красный граф» –Алексей Толстой, активно участвовавший в жизни заведения (и позже описавший жизнь кабаре под именем «Подземной клюквы» в романе «Егор Абозов»: «Это было странное учреждение, где под землей просиживали ночи до утра те, кого не брал уже обычный дурман, кто боялся в конце дня остаться один и затосковать до смерти»). Появился и герб Бродячей собаки – дворняга, занесшая лапу над театральной маской – авторства Мстислава Добужинского.
Еще при обсуждении идеи создать клуб, Сапунов провозгласил «наглухо не пускать фармацевтов и драгистов» — то есть зубных врачей и присяжных поверенных. В итоге завсегдатаи Собаки стали называть «фармацевтами» всех, кто не относился к артистической тусовке. Справедливости ради стоит сказать, что фармацевтов все же в клуб пускали – именно благодаря им Собака и держалась на плаву, ведь они оплачивали счета, в том числе и счета артистов– но за большую плату (Сапунов Пронину в 1912: «. Борис, не пускай сюда «фармацевтов», и ответ Пронина: «Хамы, а кто платить будет?»). А по воспоминаниям Георгия Иванова это выглядит еще и довольно цинично: фармацевты «заплатили по три рубля за вход и во все глаза смотрят на «богему»». При этом однако, устав кабаре предусматривал, что «Никому ни за что не выплачивается гонорара. Все работают бесплатно».
Атмосферу Собаки хорошо передают воспоминания постоянных посетителей. Вот например, что писала Бэла Моисеевна Прилежаева-Барская, бывшая на тот момент студенткой Бестужевских курсов: «Алексей Николаевич [Толстой], бывший, вероятно, навеселе, дурачился, как ребенок и, откровенно сказать, неуемный ребенок. Он надел наизнанку свою меховую шубу, бегал на четвереньках, распевал собачий гимн, в котором каждый куплет заканчивался подражанием собачьему лаю: пользуясь своим званием «собаки», он хватал дам за ноги». Или, как пишет Бенедикт Лившиц в своих воспоминаниях: «В так называемые «необыкновенные» субботы или среды гостям предлагалось надевать на головы бумажные колпаки, которые им вручали на пороге подвала, и прославленные адвокаты или известные всей России члены Государственной думы, застигнутые врасплох, безропотно подчинялись этому требованию». Или вот описание от Георгия Иванова о том как непросто было попасть в подвал: «Чтобы попасть в «Собаку», надо было разбудить сонного дворника, пройти два засыпанных снегом двора, в третьем завернуть налево, спуститься вниз ступеней десять и толкнуть обитую клеенкой дверь. Тотчас же вас ошеломляли музыка, духота, пестрота стен, шум электрического вентилятора, гудевшего, как аэроплан». В общем, «своя атмосфера»: тесно, шумно, пьяняще весело.
Вечера в Собаке открывались ближе к полуночи, когда заканчивались спектакли петербургских театров и званные вечера. А сами вечера в Собаке бывали «объявленные» (выступления готовились заранее) и «необъявленные» (выступления происходили экспромтом). Вот, к примеру, объявленный вечер Карсавиной – актрисы и танцовщицы, знаменитой не только в России, но и в Европе благодаря дягилевским «русским сезонам»: Судейкин подготовил декорации – амуры 18 века, канделябры, голубой старинный ковер, на нем клетка, сделанная из настоящих роз –и балерина танцует прямо среди публики в окружении гирлянд из живых цветов. А вообще, у женщин, блиставших в Собаке, своя история. Это и Паллада Богданова-Бельская, актриса и поэтесса, об экстравагантности и причудах которой ходили легенды (вот несколько примеров, как ее называл Михаил Кузьмин «святая куртизанка, священная проститутка, непонятая роковая женщина, экстравагантная американка, оргиастическая поэтесса») – неравнодушная к революционерам, она начала встречаться с Егором Созоновым накануне его покушения на Вячеслава Плеве и даже родила от него близнецов уже после того, как обвенчалась с другим студентом, когда другой влюбившийся в нее молодой человек покончил с собой перед ее портретом, а еще один безнадежно влюбленный застрелился прямо у нее на глазах. Это и Ольга Глебова-Судейкина, актриса театра Коммисаржевской, на досуге переводившей Бодлера, Верлена, Малларме, – жена Судейкина (которую вскоре Судейкин бросил, даже не удосужившись развестись, ради роскошной Веры Шиллинг, которая впоследствии вышла замуж за Игоря Стравинского) в которую влюбится Всеволод Князев, ради которой он прервал свой роман с Михаилом Кузьминым, и позже в 1913 из-за неразделенной любви совершивший самоубийство – про это напишет Анна Ахматова в своей знаменитой «Поэме без героя», выведя их под именами Коломбины и Пьеро. Это и Софья Дымшиц-Толстая, которая была и актрисой и, одновременно с этим, училась живописи сначала в студии Званцевой вместе с Еленой Гуро, Александром Роммом и Марком Шагалом, а потом, уже будучи женой Алексея Толстого, продолжала обучение в Париже, после чего, вернувшись в Россию, становится секретарём отдела ИЗО Наркомпроса, начинает отношения с Владимиром Татлиным, и даже участвует в проектировании макета Памятника Третьему Интернационалу. Это Нина Цицишвили, исполнявшая необычные для Петербурга городские танцами Тифлиса: «джейрани», «хабарда», «кинтоури», «багдадури» и своими коронными «абхазури», «узундара» и «унабе» (да, я и сам не знаю ни одного танца из перечисленных). Лариса Рейснер – поразительной красоты женщина, поэтесса, и впоследствии автор очерков, заложивших основы поэтики социалистического реализма, пережившая головокружительный роман с Гумилевым, в дальнейшем сделает головокружительную, единственную в своем роде карьеру в партии («красная комиссарша») и с роскошью будет проживать в голодной Москве («особняк, слуги, великолепно сервированный стол» по словам Надежды Мандельштам).
Объявленных вечеров было много в каждом сезоне: маскарады; чествования поэтов (Ахматовой, Гумилева, Хлебникова, Кузьмина, Бальмонта, Северянина, Мандельштама и т.д.), драматургов, писателей, актеров; «собачьи карусели»; вечера «великопостной магии»; драматические постановки; поэтические вечера; лекции и диспуты; выставки картин русских и зарубежных художников, вечера футуристов, «Цеха поэтов» — непрерывной чередой на протяжении всего сезона. Михаил Кузьмин, изобразив кабаре в своей повести «Плавающие-путешествующие» под названием «Сова», так описывал наиболее интересную часть каждого вечера: «Артистические счеты, внезапно вспыхивающие флирты, семейные истории, измены, ревности, восторги, слезы, поцелуи – все выходило наружу, распространялось и заражало. Это была подвальная лирика».
Но кроме развлечений всякого рода, в кабаре проходили и довольно серьезные мероприятия. Например, 19 декабря 1912 Сергей Городецкий зачитал в кабаре доклад «Символизм и акмеизм». Тезисы из этого доклада, напечатанные в пригласительных билетах, составили впервые публично обнародованную программу акмеизма. Или вечер 23 декабря 1913, где Виктор Шкловский сделал доклад на тему «Место футуризма в истории языка» – это было первым теоретическим осмыслением нового футуризма в поэзии. Или вечер Маяковского, а позже, в феврале 1914 вечер, на котором чествовали Филиппо Маринетти (одного из родоначальников футуризма), растянувшийся на всю неделю. Вечер с лекцией Николая Кульбина «О новом мировоззрении» (об кубистической и футуристической живописи). Еще чествование Константина Бальмонта 13 января 1912, Эмиля Верхарна в марте 1914 года, «неделя короля французских поэтов» Поля Фора 4 марта 1914 года (Поль Фор крайне лестно отзывался о Собаке, говоря, что если бы ее можно было бы перенести в Париж, она бы стала первым артистическим кабаре среди артистов), доклад Смирнова о «Симюльтантизме» (который воплощал в жизнь Георгий Якулов, называя принципы совей живописи теорией «разноцветных солнц»), доклады Ильи Зданевича «Раскраска лица» и «Поклонение башмаку» (про Наталью Гончарову и Михаила Ларионова), поэтические вечера – где устраивались настоящие баттлы среди поэтов, вечера футуристов (на одном из которых однажды побывал Максим Горький, и, послушав, , задумчиво сказал: «В них что-то есть. » – это было по сути первое признание заслуг молодых поэтов и фразу сращу растиражировали) – и еще много других вечеров. С особым пиететом относились к поэтам – здесь были впервые прочитаны (и даже написаны!) многие замечательнейшие строки Кузмина, Гумилева, Хлебникова, Северянина, Маяковского.
Много чего происходило в этом кабаре. Вот, например Василиск Гнедов, вышел на сцену собираясь декларировать свою «Поэму конца»: поднял руку к волосам, резко опустил вниз, а затем вправо – вот и все, такая вот поэма без слов. Вот азартный Маяковский, в сопровождении молодой Софьи Шамардиной (один раз они были в Собаке вообще единственными посетителями – подвал затопило по колено, гостей не было, и они сидели втроем перед камином и жарили на огне баклажаны), обыгрывает кого-то в орлянку (что-то вроде орла и решки). А у входа кто-то не пропускает Николая Ремизова и Аркадия Аверченко, не узнав их – завязалась драка в снегу, Цибульский, с разбитым пенсне, бросается в кого-то галошами, а Надежда Тэффи пытается всех разнять. Вот Николай Кульбин в николаевской шинели, при виде которого солдаты отдают честь, сбрасывает ее при входе в Собаку и, оставшись в куртке художника, звеня шпорами, идет кому-то рассказывать про связь пятен на солнце и событий на земле. Вот Зданевич защищает скандальный тезис из своих лекций «Башмак прекраснее Венеры Милосской». Тут же нелепый, пьяный, небритый и ободранный Цибульский, плативший за выпивку своими выступлениями, открывает крышку беккровского рояля и, перебирая клавиши своими грязными руками, начинает один из своих знаменитых волшебных импровизационных вальсов. Или вот Велимир Хлебников (однажды подписавший кому-то в Собаке брошюру своих стихов словами «Не знаю кому, не знаю для чего») с Бенедиктом Лившицем сидят за столиком, на котором гора бутербродов отделяет их от двух спутниц: Хлебников, в очередной раз влюбившись, уговорил Лившица повести девушек в Собаку, невероятным образом заняв денег на это у Гумилева, а в самом кабаре, смущенный и бормочущий что-то Хлебников, купил на все деньги бутербродов, забыв даже про выпивку. А еще вот, давно исчерпав кредит, горячился перед стойкой буфетчика Мандельштам.
А вообще надо сказать, что все перчисленные люди – это лишь выборочные фрагменты, малая часть участвующих в жизни подвала лиц. Но даже из этого небольшого списка фамилий становится понятно, какую огромную роль играла Бродячая собака в культурной жизни Петербурга.
Конец Бродячей собаки настал в 1915, через год после начала войны. Традиционно начало конца связывают с выступлением футуристов, и в частности Маяковского. Произошло следующее. В феврале 1915 был объявлен «Вечер пяти»: свои стихи должны были читать Игорь Северянин, Давид Бурлюк и Василий Каменский. Бурлюк выступал на фоне собственных декораций – зеленый глаз, радуга и обнаженная оранжево-фиолетовая женщина с лицом циклопа и одной грудью. Потом читал Северянин, а затем Каменский – в красной рубашке на фоне декораций из окровавленных ножей. Вечер был успешным, так как на футуристов пришло много «фармацевтов», но уже после выступлений поэтов вечер начал становится скучным. Чувствуя это, Пронин согласился на просьбу Маяковского выступить с целью «расшевелить буржуев», а жена Пронина – Вера Александровна – напутствовала Маяковского: «Шпарьте!». Вот тогда Маяковский вышел, и прочитал «Вам!»:
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как,-
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика.
Если он приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!
Конечно, такие стихи, обращенные против «фармацевтов», фактически плевок им в лицо – не могли не вызвать скандала. Начался шум, истерики, крики негодования, были даже обмороки. Назревавшую драку удалось предотвратить благодаря последовавшим примирительным выступлениям Корнея Чуковского и Михаила Волконского. Но все же кто-то обратился в полицию и был составлен протокол. Полиция, взяв Собаку на заметку, в марте 1915 провела обыск и обнаружила в Собаке колоссальное количество спиртных напитков (а с начала войны продажа и употребление спиртных напитков были запрещены), в результате чего вышло распоряжение о закрытии подвала. Имущество описали и продали с молотка за 37 тысяч рублей. И хотя выкуплено оно было приятелем Пронина, до восстановления Собаки дело так и не дошло – в то время Пронин был занят устройством нового кабаре «Привал комедиантов» (а потом, уже в Москве – «Странствующего энтузиаста»), открывшемся в 1916, но по атмосфере и публике сильно отличавшемся от Бродячей собаки, атмосферу бесшабашного веселья которой так и не получилось повторить.
В наше время, благодаря усилиям Владимира Склярского и компании единомышленников, Бродячую Собаку удалось каким-то чудом воскресить – заново открыть на том же месте (Санкт-Петербург, улица Итальянская, дом 4) в 2000 году. Она действует и по сей день, давая приют молодым артистам, художникам, поэтам. Вроде бы даже в меню есть блюда того времени, так что можно поесть как представитель тогдашней богемы. А на стенах развешаны портреты бывших знаменитых завсегдатаев из далеких 1910-х годов.
Закончу цитатой из воспоминаний Бенедикта Лившица: «Мне неизвестно, чем должна была быть «Бродячая Собака» по первоначальному замыслу основателей … но в тринадцатом году она была единственным островком в ночном Петербурге, где литературная и артистическая молодёжь, в виде общего правила не имевшая ни гроша за душой, чувствовала себя как дома».
Источник
По следам «Бродячей собаки»: история легендарного арт-подвала
Где собирались артисты, поэты, писатели и художники дореволюционной России и что сохранилось от знаменитого литературного кабаре.
В 2001 году в Санкт-Петербурге по адресу Итальянская улица, 4, открылось арт-кафе «Бродячая собака». Оно до сих пор работает в том же подвале, где читала свои стихи Анна Ахматова и выступал с пламенными речами Владимир Маяковский, но видят ли современные посетители ту же картину, что и знаменитости Серебряного века? Чтобы разобраться в этом, вернёмся к самому началу.
Литературно-артистическое кабаре «Подвалъ Бродячей собаки» было открыто 31 декабря 1911 года театральным деятелем Борисом Прониным и сразу же привлекло публику: других подобных мест для встреч петербургской богемы тогда не существовало. Стены кабаре были расписаны художником Сергеем Судейкиным, а поэт Всеволод Князев сочинил гимн заведения:
«Во втором дворе подвал,
В нём — приют собачий.
Каждый, кто сюда попал —
Просто пёс бродячий.
Но в том гордость, но в том честь,
Чтобы в тот подвал залезть!
Гав!»
Найти «приют собачий» было действительно нелегко: путь к нему шёл через лабиринт тёмных подворотней и дворов. Кроме того, вход для представителей творческих профессий был гораздо дешевле, чем для простых посетителей. Например, за билет на вечер поэтов «гости» должны были заплатить 3 руб., а актёры, поэты, художники, музыканты и «друзья Собаки» – только 1 руб. Однако «Бродячая собака» и задумывалась изначально как приют для «своих», где авторы и исполнители могли отдохнуть от тягот повседневной жизни. Неспроста название кабаре иронично обыгрывает образ «бедного художника» как бездомного пса.
Те, кому всё же удавалось дойти до «Подвала», попадали в самый что ни на есть эпицентр культурной жизни Санкт-Петербурга тех лет. Завсегдатаями заведения были Анна Ахматова, Николай Гумилёв, Константин Бальмонт, Игорь Северянин, Михаил Фокин, Тамара Карсавина, Осип Мандельштам, Саша Чёрный, Алексей Толстой, Максим Горький, Владимир Маяковский – и это лишь несколько имён. Здесь встречались акмеисты и символисты, футуристы и сатирики, молодые и зрелые, начинающие и уже достигшие славы. Гости читали свои стихотворения, исполняли музыкальные пьесы, многие из которых именно у «Бродячей собаки» обрели своих первых слушателей. Все беседы велись на равных, а перед входом висел плакат: «Все между собой считаются знакомы».
Просуществовал «Подвалъ Бродячей собаки» недолго: уже весной 1915 года кабаре было закрыто – вскоре после резкого антивоенного выступления Владимира Маяковского. Официальная версия гласила, что причиной закрытия послужила «незаконная продажа вина». Несмотря на то что Борис Пронин предпринимал несколько попыток возродить «Бродячую собаку» на новых местах, атмосфера оригинала казалась навсегда утерянной вместе с представителями Серебряного века, многие из которых погибли или эмигрировали после революции.
Подлинное возрождение пришло только в XXI веке. Владимир Склярский, замдиректора Академического малого театра оперы и балета им. Мусоргского и будущий директор новой «Бродячей собаки», описывал, каким трудом далось восстановление легендарного кабаре: «Когда я в 1986 году впервые спустился в этот подвал, там даже не было исторических планировок, так как встроенное бомбоубежище полностью изменило облик подвала. Сам старый дом с его вторым двором, где был исторический вход, представлял жалкое зрелище».
Источник